9 февраля родился Всеволод Мейерхольд 09.02.2018 09:00
Всеволод Эмильевич Мейерхольд — русский и советский актёр и театральный режиссер, чьи провокационные эксперименты в авангардном театре стали основой современного театрально искусства. Имя Мейерхольд стоит за созданием совершенно новой актёрской системы, названной «биомеханика». Сегодня будет трудно переоценить влияние Всеволода Мейерхольда на современный театральный мир.
ВДОХНОВЛЕННЫЙ СТАНИСЛАВСКИМ
Всеволод Мейерхольд родился 28 января 1874 год в Пензе. Его семья имела немецкие корни, и при рождении будущий драматург получил имя Карл Казимир Теодор Мейергольд. Отец Эмиль Федорович Мейергольд и мать Альвина Даниловна владели небольшим винно-водочным заводом.
Вместе с пятью братьями и двумя сестрами Карл получил образование дома. Его мама была утонченной натурой и, невзирая на скупость отца, постоянно устраивала дома званые вечера. Благодаря усилиям Альвины Даниловны уже с детства Карл и его братья и сестры приобщились к театру и участвовали в любительских спектаклях.
Но наукам в доме Мейергольдов уделялось не слишком уж большое внимание, поэтому в гимназии Карла трижды оставляли на второй год. Закончив, наконец, Пензенскую гимназию, он поступил на юридический факультет Московского университета.
В 1885 году Карл Мейергольд принимает православие и берет себе новое имя — Всеволод в честь Всеволода Михайловича Гаршина, своего любимого писателя. Он также решил изменить немецкую фамилию «Мейергольд» на более звучную и по-русски грамматически правильную «Мейерхольд». Он также отказался от прусского подданства и окончательно принял русское.
Через год, 17 апреля 1896 год, он женился на своей детской любви Ольге Мунт, и спустя год у них родилась дочь. В этом же году произошел и другой переломный момент в жизни Всеволода Мейерхольда. Увидев в театре «Отелло» в постановке Константина Станиславского, он настолько проникся талантом режиссера, что бросил юридический факультет и перешел в Театрально–музыкальное училище Московского филармонического общества.
ПЕРВЫЕ ШАГИ НАВСТРЕЧУ ТЕАТРУ
Наставником Мейерхольда во время учёбы стал Владимир Немирович-Данченко. Несмотря на то, что внешне Всеволод не сильно подходил для сцены, Немирович-Данченко не мог не принять во внимание его настойчивость и прекрасное образование. Поэтому Мейерхольд был одним из первых, кому мастер рассказал о создании нового театра — Московского художественного театра — на сцене которого планировал видеть своих учеников.
После окончания учёбы в 1989 году Всеволод Мейерхольд вместе с некоторыми другими сокурсниками поступил на работу в МХТ. Здесь в качестве актера он исполнил множество ролей от главных до эпизодических, руководствуясь правилом «сегодня Гамлет, завтра статист». На этой сцене Мейерхольд стал первым исполнителем роли Василия Шуйского в спектакле «Царь Федор Иоаннович», а также сыграл самого царя Иоанна в постановке «Смерть Иоанна Грозного». Он также играл в таких известных пьесах как «Три сестры», «Чайка», «Венецианский купец», «Двенадцатая ночь»… Характеры Мейерхольда на сцене разнились от буффонадных до глубоко драматических. Но, проработав в труппе МХТ четыре сезона, Всеволод Мейерхольд покидает театр, исчерпав в нем все вдохновение для себя.
Для такого решения Мейерхольда было, как минимум две причины. Во-первых, актёр так и не смог простить своего наставника Немировича-Данченко за то, что тот так и не дал сыграть ему роль царя Федора, и отдал её другому актеру. Это привело к большому скандалу во время премьеры пьесы «В мечтах». А, во-вторых, Всеволод Мейерхольд, как многие другие актёры, стоявшие у истоков театра, не попал в число пайщиков. Хотя сам он публично отрицал, что причина ухода в материальных проблемах.
ЯИЧНИЦА С ЛУКОМ
Вместе с Александром Кошеверовым, который вместе с Мейерхольдом покинул МХТ, они решили создать собственный театр в провинции. И для российской публики это было нечто совершенно новое. Немировича-Данченко после их ухода об их новой программе высказал следующее:
«Какой-то сумбур, дикая смесь Ницше, Метерлинка и узкого либерализма, переходящего в сумрачный радикализм. Черт знает что! Яичница с луком. Это сумятица человека, который каждый день открывает по несколько истин, одна другую толкающих».
Невзирая на такую негативную оценку со стороны бывшего учителя новая труппа под названием «Товарищество новой драмы» открыла театральный сезон 22 сентября 1902 года. Но в начале своей режиссерской работы их совместные с Кошеверовым постановки скорее напоминали тиражирование постановок Художественного театра.
Но уже здесь проявился творческий почерк Мейерхольда, который, в отличие от Станиславского, больше внимания уделял визуальной, а не психологической стороне действия. Он заставлял актёров работать над телодвижениями, а не изучать характер героев. По его мнению, актерам было необходимо шутовство и клоунада, чтобы охватить самые азы. Его постановки чем-то напоминали театр марионеток. Первое их представление в Херсоне было принято холодно, но дальнейшие гастроли завоевали «Товариществу новой драмы» определенную репутацию.
В 1905 году Константин Станиславский, услышав об успехах Мейерхольда, приглашает его в Москву, где планирует создать новый театр на основе МХТ. В своей переписке Мейерхольд писал: «Моя idee fixe. Благодарный за все, что дал мне Художественный театр, хочу отдать ему все мои силы!!!». Вместе они поставили еще три спектакля, но Немирович-Данченко по-прежнему скептически относился к радикальным новшествам Мейерхольда. Его поражало, как легко Станиславский загорелся, когда вновь пришедший «господин, который ничем не рискует, какую бы чепуху он ни произнес». По его мнению: «Это или так гениально, что не умещается в наших скромных головах, гениально до безумия, или бесполезное брожение усталой мысли».
Доказать свой гений Немировичу-Данченко Мейерхольд так и не смог, поэтому после постановки спектаклей «Драма жизни» Гамсуна, «Смерть Тентажиля» Метерлинка и «Шлюка и Яу» Гауптмана эксперименты с Мейерхольдом закончились, так как его виденье сочли чересчур радикальным и странным. Расплатившись с актерами, он вновь вернулся в Херсон. Этот опыт Всеволод Мейерхольд позже описал в эссе «Театр», где среди прочего подчеркнул противоречие, которое изначально заложено в природе сцены. Но, по его мнению, в МХТ мало времени уделялось сути театра, глубинному смыслу вложенному авторами в их пьесы, а лишь передавалась внешняя окаймовка произведений.
После возобновления провинциальных постановок, Всеволоду Мейерхольду вновь улыбнулась удача. На сей раз его позвала в Санкт-Петербург знаменитая актриса Вера Комиссаржевская. Именно его она хотела видеть режиссером в своем новом Театре на Офицерской. За один только сезон Мейерхольд поставил 13 спектаклей, в числе которых «Сестра Беатриса» Метерлинка, «Балаганчик» Александра Блока и «Жизнь человека» Леонида Андреева.
Авангард понемногу вступал в силу, и уже в 1908 году Всеволода Мейерхольда пригласили, казалось бы, в самый консервативный театр — знаменитую Александринку. До начала революции на его сцене режиссер поставил 20 спектаклей. Именно здесь у Мейерхольда проявилась любовь к театральным машинам и зрелищам на сцене, позаимствованная из старинного театра. Грандиозные по своей масштабности постановки Мейерхольда вскоре начали появляться во всех известных театрах Петербурга. Вскоре появилась Студия на Бородинской, где регулярно проходили вечера импровизации. Там же, под вдохновением Гоцци, стали выпускать журнал «Любовь к трем апельсинам». В этом издании под псевдонимом доктор Дапертутто Мейерхольд выпустил разгромную статью программной работе Первой студии: «Сверчок на печи, или У замочной скважины».
Всё свое время Всеволод Мейерхольд отдавал театру. Домой приходил лишь ночевать, и то в квартиру, находившуюся на Театральной площади рядом с Мариинским театром. Последним дореволюционным спектаклем стал «Маскарад» Лермонтова, премьера которого состоялась в феврале 1917 года.
РЕВОЛЮЦИЯ: ПРИНЯТИЕ И РАЗОЧАРОВАНИЕ
К началу революции в свои 43 года Всеволод Мейерхольд уже был отцом «нового театра» и занимал пост главного режиссера в двух Императорских театрах Санкт-Петербурга — Мариинском и Александринском. Одним из первых режиссер принял советскую власть и выказал готовность с ней сотрудничать. Это он подтвердил, поставив пьесу Маяковского «Мистерии-буфф» в оформлении Казимира Малевича, а также вместе с Блоком, Маяковским, Ивневым и художником Натаном Альтманом, где открыто заявил о том, что поддерживает революцию.
В 1920 году в Москве был создан ГосТиМ — Государственный театр имени Всеволода Мейерхольда. Изначально он носил название «РСФСР-1». Там ставились в основном пьесы современных советских авторов, включая Маяковского, Файко, Эрдмана, Эренбурга, Олеши и Германа. А главной примой театра стала Зинаида Райх, на которой Мейерхольд женился в 1921 году.
При ГосТиМе существовала мастерская, в которой Мейерхольд учил актёров лёгкости, и даже некой акробатичности на сцене. Его сценический метод получил название биомеханика. Это системы упражнений, направленных на развитие физической подготовленности тела актёра к немедленному выполнению данного ему актёрского задания. Как описывал её сам Мейерхольд:
«Биомеханика стремится экспериментальным путём установить законы движения актёра на сценической площадке, прорабатывая на основе норм поведения человека тренировочные упражнения для актёра».
Но, несмотря на такое сочувствие революции Всеволод Мейерхольд всё равно оказался в опале. После провала постановки пьесы «Баня» Маяковского, театр имени Мейерхольда выехал на гастроли за границу. Спектакли хорошо принимались публикой, но во время гастролей Мейерхольда постигли две трагедии. Сначала ему сообщили о самоубийстве Маяковского, а позже при встрече в Берлине со знаменитым актёром Михаилом Александровичем Чеховым, покинувшим СССР, тот сказал Мейерхольду: «Вам не надо возвращаться в Москву, вас там погубят». Как позже вспоминал Михаил Чехов:
«Я старался передать ему мои чувства, скорее предчувствия, о его страшном конце, если он вернется в Советский Союз. Он слушал молча, спокойно и грустно ответил мне так (точных слов я не помню): с гимназических лет в душе моей я носил Революцию и всегда в крайних, максималистских её формах. Я знаю, вы правы — мой конец будет таким, как вы говорите. Но в Советский Союз я вернусь. На вопрос мой — зачем? — он ответил: из честности»
Мейерхольд и Райх вернулись в Советский союз, и режиссера не переставало покидать ощущение, что конец его уже близок. Последней попыткой Мейерхольда спасти положение стала адаптация знаменитого романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Спектаклю под названием «Одна жизнь» репетировали очень долго, и в него режиссер вложил всю душу. «Пьесу мы трактуем, как поэму о мужестве и стойкости нашей молодежи, — постоянно говорил Мейерхольд. — Зритель должен почувствовать трагедию без лишних слов о трагизме».
Увы, но в театральном репертуаре спектаклю так и не суждено было появиться. Спектакль был запрещен, а на следующий день 17 декабря 1937 года в газете «Правда» вышла статья «Чужой театр», в которой ГосТИМ обвинялся в отрыве от советской жизни и от советской литературы. Уже 7 января 1938 года постановлением Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР ГосТИМ был ликвидирован как занимающий «чуждые советскому искусству, насквозь буржуазные формалистические позиции». А подписать дежурный газетный отклик, всяческий поддерживавший такое решение, попросили бывшего учителя режиссера Немировича-Данченко, но от этого он категорически отказался.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
Мейерхольд остался без работы и единственный, кто не побоялся поддержать своего ученика и конкурента был Константин Станиславский. Он настоял, чтоб его приняли на работу в Оперу, которой руководил сам Станиславский. Мейерхольд начал с участия в постановке «Риголетто», и вскоре отправился с труппой на гастроли в Кисловодск. Там его и застало сообщение о кончине Станиславского. «Мне захотелось убежать одному, далеко от всех и плакать, как мальчику, потерявшему отца», — рассказывал Мейерхольд.
После смерти Станиславского Всеволод Мейерхольд вступил в должность главного режиссера Оперного театра. Именно так он и будет записан в тюремных бумагах. Последней работой, принесшей режиссеру неожиданный триумф, стала подготовка выступления студентов института имени Лесгафта на параде физкультурников в Ленинграде. Мейерхольда пригласили на Первую всесоюзную режиссерскую конференцию, где в его честь гремели овации, но, увы, речь, произнесенная на этом событии, стал его последним публичным выступлением. После возвращения в Москву для репетиции парада Всеволода Эмильевича арестовали в ночь с 19 на 20 июня в его квартире на Карповке.
Всеволода Мейерхольда доставили в Лубянскую тюрьму, где его ожидали долгие месяцы допросов и пыток. Из обвинительного заключения следовало: «В 1934-1935 гг. Мейерхольд был привлечен к шпионской работе. Являясь агентом английской и японской разведок, вел активную шпионскую работу, направленную против СССР… Обвиняется в том, что является кадровым троцкистом, активным участником троцкистской организации, действовавшей среди работников искусства».
Мейерхольд пытался получить для себя помилование:
Председателю Совета Народных Комиссаров СССР
В.М. Молотову
от Мейерхольда-Райх Всеволода Эмильевича
ЗАЯВЛЕНИЕ
…«Вот моя исповедь, краткая, как полагается за секунду до смерти. Я никогда не был шпионом. Я никогда не входил ни в одну из троцкистских организаций (я вместе с партией проклял Иуду Троцкого). Я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью... Меня здесь били — больного шестидесятилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам (сверху, с большой силой) и по местам от колен до верхних частей ног. И в следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что казалось на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли). Меня били по спине этой резиной, меня били по лицу размахами с высоты».
На его просьбу Молотов не откликнулся. 1 февраля 1940 года Военная коллегия Верховного суда СССР на закрытом судебном заседании приговорила Всеволода Мейерхольда к расстрелу. Если верить официальным документам этого дела, то приговор был приведен в исполнение на следующий день, 2 февраля, в подвале здания на Лубянке.
Позже, когда были рассекречены архивы НКВД, была найдена информация о том, что после долгих и мучительных пыток перед смертью Всеволоду Мейерхольду поочередно сломали все пальцы, а потом утопили в нечистотах. Скорее всего такая жестокость была связана с тем, что режиссер отказался подписать показания о троцкистском заговоре, в котором якобы участвовали Эренбург, Леонов, Пастернак, Катаев, Эйзенштейн, Шостакович и многие другие деятели искусства.
Тело Всеволода Мейерхольда было захоронено в одной из трех общих могил жертв репрессий. Режиссера реабилитировали 26 ноября 1955 года.
Как и многие великие люди, Всеволод Мейерхольд ошибся в своих политических убеждениях. Его гений невозможно было вписать в рамки четкой и прямой советской действительности. Всеволод Мейерхольд всегда останется гением театра, не только на Родине, но и во всем мире. Мастер. Волшебник театра. Именно он, по словам Евгения Вахтангова, «дал корни театру будущего».
автор: Елена Яковлева
Кто погубил театр великого режиссера?
— Мейерхольд еще долго будет оставаться не просто одной из самых крупных фигур отечественной культуры, но и одной из самых загадочных. Когда мы в начале 1960-х решили устроить в Московском университете вечер памяти Всеволода Эмильевича и пришли поговорить о нем с Дмитрием Шостаковичем, тот предупредил: “Учтите, Мейерхольд — это как горизонт: чем ближе вы к нему приближаетесь, тем дальше он оказывается”.
Так начался наш разговор о легендарном Мастере с человеком, который занимается изучением его жизни и творчества уже более сорока лет, — с искусствоведом, профессором Александром Шерелем.
В номере “Известий” за 18 декабря 1937 года целая колонка отведена публикации “открытых писем общественности”. На сей раз они были обращены в адрес знаменитого режиссера Всеволода Мейерхольда.
— В те времена была весьма широко распространена форма такого публичного доноса, — поясняет Шерель. — Вот посмотрите, кто стал “обличителем” Всеволода Эмильевича.
Читаю старые газетные строчки.
Народный артист СССР Борис Щукин: “Вы явились автором целого ряда спектаклей, которые клеветали на нашу советскую действительность...”
Еще одно обличение: главный режиссер Малого театра Пров Садовский называет театр Мейерхольда “школой формалистических выкрутасов”.
А вот это уже и вовсе неожиданный автор. Его письмо озаглавлено “Банкротство”: “Театр Мейерхольда для меня всегда был чужим. [...]
Я против туманных режиссерских вывертов, извращающих смысл событий и облик героев. [...] Банкротство театра Мейерхольда — это логический конец неправильного, ошибочного пути...” Подпись — полковник Валерий Чкалов.
— Неужели прославленный летчик действительно мог написать такое?
— Скорее всего текст сочинили другие, но подписал именно он — Валерий Павлович, кумир всего Союза. Сделал ли это от безысходности, выполняя “высшую” волю? Ведь в то время над героем уже сгустились тучи, ходил, что называется, по лезвию. Во всяком случае, эта подборка “открытых писем” была опубликована и послужила веским аргументом для оправдания ликвидации мейерхольдовского театра, который был закрыт в начале января 1938 года.
Знаки беды
— Чего бы мы с вами ни коснулись — истории его театра или истории взаимоотношений с властями, — в них часто проскальзывают элементы некоей театрализации. Мейерхольд обожал розыгрыши, обожал играть. В том числе и с власть имущими.
В 1930-е годы, например, он подал в суд на партийный архив города Николаева, где Всеволоду Эмильевичу отказались выдать справку о том, что в начале 1920-х он воевал с белогвардейцами, принимая участие в отрядах “зеленых” батьки Махно. И это в то время, когда Махно уже признали в СССР врагом!
Можно сказать, Мейерхольд нарывался на неприятности. Уже после реабилитации в 1955 году много говорилось о том, что он был убежденным коммунистом. Так ли это? А может быть, Мейерхольд лишь разыгрывал перед “верхами” свою верность коммунистическим идеалам?
— Неужели он не мог уехать из страны?
— Еще в начале 1930-х, когда театр Мейерхольда приезжал на гастроли в Берлин, состоялась встреча Мастера с великим актером Михаилом Чеховым, жившим в эмиграции. И тот сказал: “Всеволод Эмильевич! Вам не следует возвращаться в Москву: вас там погубят”. Как вспоминал Чехов, Мейерхольд явно растерялся: “Но мое возвращение — дело чести!”
Режиссер мог укрыться за границей и позднее: в Чехословакии были друзья, которые помогли бы остаться, найти работу... Почему он так и не сделал этого? Ведь видел же, как власти измываются над его другом Шостаковичем, видел, что растет волна арестов... Неужели не понимал, что его ожидает? Тут есть несколько вариантов.
Например, наш известный режиссер Плучек, когда я поинтересовался его точкой зрения на сей счет, заявил: “Этот человек верил в коммунизм!” Другая версия, самая житейски простая (ее придерживалась Мария Валлентей — внучка Мастера): Всеволод Эмильевич очень любил свою жену Зинаиду Райх и двух ее детей, которые ему были как родные. Если остаться за границей — они окажутся на положении заложников. А еще от одного режиссера, Михаила Левитина, я услышал совсем иное мнение: “Мейерхольд в своей жизни так много играл со всеми — и всех переигрывал. Возможно, уверившись в себе, он решил поиграть и со смертью?”
— Наверняка ведь еще задолго до ареста были какие-то вещие знаки?
— Конечно, тучи над головой Мастера сгущались постепенно. В конце 1937 года был запрещен его новый спектакль по роману Островского “Как закалялась сталь”, а “Правда” после этого опубликовала разгромную статью “Чужой театр”, в которой Всеволода Эмильевича называли режиссером, “чуждым советскому искусству”. Вскоре был закрыт и ГОСТИМ — театр Мейерхольда, существовавший с 1931 года... В газетах замелькало новое уничижительное слово: “мейерхольдовщина”.
Последний знак беды проявился буквально накануне ареста. В июне 1939-го проходила Всесоюзная режиссерская конференция. Руководство страны на ней представлял зам. председателя Совнаркома и недавний генпрокурор А.Вышинский. Для публикации в печати была сделана парадная фотография: группа ведущих советских режиссеров вместе с грозным “вице-премьером”. На ней Мейерхольд сидит по левую руку от Андрея Януарьевича. Однако на страницах центральных газетах читатели увидели совсем иное: слева от Вышинского находится известный режиссер Алексей Попов! Ретушерам велено было вмонтировать его вместо Мейерхольда.
Черные крысы
После выступления на конференции Мастер уезжает в Ленинград, где у него тоже была квартира (еще Киров ее дал Мейерхольду в номенклатурном доме на набережной реки Карповки). По приезде, вечером того же дня, он отправляется на Большой проспект — в гости к бывшему артисту своего театра Эрасту Гарину и его жене. Засиделись допоздна — благо в городе царили белые ночи. Домой Всеволод Эмильевич засобирался лишь под утро. Супруга Эраста Павловича потом вспоминала, что они вышли на балкон — помахать идущему по двору Мейерхольду: “Он обернулся к нам, поднял прощально руку и направился к арке ворот... И вдруг мы увидели, как две огромные черные крысы двинулись за ним следом через двор и скрылись в темном провале арки!”
— Какая аберрация художественной памяти! Актер и его жена увидели в образе крыс две черные машины, следовавшие по пятам за Мейерхольдом... Когда он пришел к себе на Карповку, возле подъезда дома его уже ждали. Оперуполномоченный НКВД Антропов предъявил ордер на арест и обыск. И все-таки в этот отчаянный момент у Мастера хватило духа сопротивляться. Он заметил, что бумага выписана в Москве, а печать на ней почему-то стоит ленинградская: “Это неправильный ордер, я никуда не пойду!” И чекисты, почувствовав его волю, не рискнули лезть на рожон. Одна машина сторожила режиссера у подъезда, а вторая помчалась в управление — срочно оформлять “правильный” ордер. Произошла непредвиденная заминка, и сама процедура ареста Мейерхольда происходила уже утром, — некоторые жильцы дома возвращались в свои квартиры с прогулок по набережным, из гостей...
Рассказ о том, что произошло далее, является лишь версией. Я хочу это особо подчеркнуть! Никаких официальных документов, подтверждающих данный эпизод, пока не обнаружено, а есть лишь логические рассуждения и некоторые косвенные данные. Тем не менее на этой версии настаивала недавно умершая Мария Алексеевна Валлентей — внучка режиссера, хранительница его архива, которой удалось (единственной из всех) ознакомиться в КГБ с уголовным делом Мастера.
Сосед Всеволода Эмильевича по подъезду возвращался домой. Чекисты его остановили в дверях и потребовали, чтобы он был понятым при обыске. После увиденного во время работы сотрудников НКВД в квартире Мейерхольда сосед пережил тяжелое нервное потрясение, в результате чего стал заметно заикаться и постоянно делал руками вот так: цеплял ноготь о ноготь. Очень характерный жест — узнаете, о ком речь? Дмитрий Дмитриевич Шостакович! Ведь его квартира действительно была в том же подъезде.
Назначен главным заговорщиком
— Существовала все-таки какая-то конкретная причина ареста?
— В числе прочих обвинений, которые зачитали Мейерхольду сразу же, как только он был доставлен в “Большой дом” на Литейном проспекте, фигурировало такое: “За преступную связь с Борисом Пастернаком, Ильей Эренбургом и Юрием Олешей”.
— Но ведь никто из этих троих тогда не был под арестом!
— В том-то и дело. Существует версия, что Сталин собирался устроить очередную массированную чистку. На сей раз уже среди творческой интеллигенции. Вот под эту будущую расправу и готовили “исполнителей ролей”. Фамилии трех из них как раз фигурировали в деле Мейерхольда... Но задуманное судилище не состоялось. Что остановило “вождя народов”? Видимо, главную роль сыграла война с финнами — когда нам крепко дали по морде, Сталин решил притормозить: сажать в такой ситуации известных артистов и писателей, с которыми тогда дружила головка армии, было опасно... Но я думаю, если бы такой процесс все-таки состоялся, одной из ключевых фигур стал бы именно Мейерхольд.
Постановление об аресте Мастера подписал лично нарком Берия. В числе обвинений, предъявленных ему на первом же допросе, помимо “преступной связи” с писателями значилась “работа на японскую, на литовскую разведку”. Не забыли режиссеру и еще одного “греха”: в 1920-е годы он очень много общался с Троцким. А свой спектакль “Земля дыбом” даже посвятил “первому красноармейцу Льву Давидовичу Троцкому” (за то, что он помог оформить постановку, приказав выделить для нее военную амуницию, прожектора, полевые телефоны и даже мотоцикл).
— Мы не знаем, что было с Мейерхольдом в первые часы после ареста. Может быть, его уже начали бить, а может чекисты показали режиссеру какие-то “убийственные” документы, которые на него очень сильно подействовали... Во всяком случае, он сдался и ночью в камере написал на нескольких листах свои показания. Уже в наше время эти бумаги в КГБ дали прочитать Марии Валлентей, она говорила мне, что он там признавался во всем. Сохранилось письмо, написанное Всеволодом Эмильевичем позднее: “...Унижением и болью вырвали мое признание, мою подпись под листом бумаги, где нет ни единого слова правды...”
Уже через сутки, 22 июня 1939 года, Мейерхольда отправили в столицу. Начальник Ленинградского управления НКВД получил телеграмму за подписью заместителя наркома Гоглидзе: этапировать в Москву Мейерхольда “с особым конвоем, как особо опасного преступника”.
Поначалу режиссера содержали на Лубянке, потом перевели в Бутырскую тюрьму.
— Ныне это камера №305, расположенная в так называемой Пугачевской башне. Известно, что во время пребывания в Бутырке Мейерхольд заболел и был отправлен в тюремную больницу, ту, которая располагалась во дворе, в помещении бывшей церкви. Причем больница эта предназначалась в том числе и для тронувшихся умом. И это — очередная загадка Мастера. Что с ним случилось? Может быть, действительно нервы не выдержали всех ужасов сталинских застенков. Хотя нельзя исключить, что он опять решил поиграть — уже со своими тюремщиками — и притворился психически нездоровым. Якобы администрация Бутырки даже вызвала психиатров, чтобы те разобрались с недугом Мейерхольда.
Закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР состоялось 1 февраля 1940 года прямо в одном из кабинетов Бутырской тюрьмы. Там же, в тюремном кабинете, ему зачитали обвинительное заключение: “...В 1934—1935 гг. Мейерхольд был привлечен к шпионской работе. Являясь агентом английской и японской разведок, вел активную шпионскую работу, направленную против СССР… Обвиняется в том, что является кадровым троцкистом, активным участником троцкистской организации, действовавшей среди работников искусства...” Дальше последовал приговор: смертная казнь.
Дожидаясь ужасной минуты в своей камере, Всеволод Эмильевич написал последнее свое письмо — на имя председателя правительства Молотова: “Вот моя исповедь, краткая, как полагается за секунду до смерти. Я никогда не был шпионом. Я никогда не входил ни в одну из троцкистских организаций (я вместе с партией проклял Иуду Троцкого). Я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью... Меня здесь били — больного шестидесятишестилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам [...] боль была такая, что казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток...”
— На следующее утро, 2 февраля, в камеру к Мейерхольду вошел особоуполномоченный НКВД (в будущем он станет начальником Бутырки) А.В.Калинин вместе с несколькими охранниками. По крутой лестнице Мастера перетащили со второго этажа на первый — в специальную расстрельную камеру. И через минуту все было кончено... Убедившись, что заключенный мертв, Калинин сделал соответствующую запись в акте о расстреле. Причем допустил ошибку в имени: написал “Всевольд” вместо “Всеволод”... Камера, где оборвалась жизнь Мейерхольда, сохранилась, и мне удалось даже там побывать. Сейчас ее используют для временного размещения заключенных, которых предстоит вывозить за пределы тюрьмы: в этом помещении есть выход наружу (раньше он использовался для того, чтобы выносить трупы казненных). А на цементном полу — как напоминание из страшных сталинских лет — канавка для стока крови.
Гений на помойке
— За те несколько десятилетий, что я занимаюсь историей Мейерхольда и его театра, не раз доводилось встречаться с людьми, которые утверждали, что Мастер избежал смерти в Бутырке. Некоторые утверждали, будто бы много лет спустя после 1940-го в гулаговских лагерях они видели среди заключенных живого Мейерхольда. Другие рассказывали даже, что им довелось работать в лагерном театре, которым руководил Всеволод Эмильевич. Такую разноголосицу спровоцировал еще и тот факт, что власти впоследствии выдали детям Мейерхольда по крайней мере два варианта свидетельства о его смерти. В одном из них указана дата смерти — 2 февраля 1940 года и причина: “упадок сердечной деятельности”, согласно другому свидетельству, режиссер скончался 17 марта 1942 года, а в графе “причина смерти” стоит прочерк.
Долгие годы могила Мастера оставалась неизвестной. Лишь сравнительно недавно эта “чекистская тайна” была рассекречена. Убитого режиссера отвезли из Бутырки в Донской крематорий, а после сожжения пепел высыпали в общую яму, вырытую на окраине Донского кладбища.
— Там вместе с Всеволодом Эмильевичем покоится прах Бабеля, маршалов Тухачевского и Егорова и еще многих тысяч жертв 30—40-х годов... Сейчас место захоронения приведено в порядок, установлена белая мемориальная плита “Общая могила №1. Захоронение невостребованных прахов 1930—1942 г.г. включительно”. А я помню время, когда на этом месте еще была помойка, куда с кладбища вытаскивали опавшую листву, мусор, старые венки...
* * *
Его день смерти опередил дату рождения всего на одну неделю — но с интервалом в 66 лет. За эти годы он стал великим режиссером. И — одной из загадок своего века.
Александр Добровольский
http://www.mk.ru
